Сайт Александра Журбина. Главная страница




Орфей и Эвридика

Зонг-опера в 2-х частях
Manchester Files, Bomba Music


Как это делалось в Америке

Захаров, 2001 г. 288 стр.


Эти и другие книги, диски и ноты вы можете приобрести с автографом А. Журбина

подробнее>>


Подписаться на новости:


Слушайте авторскую программу Александра Журбина

"Звуки Мюзикла" на радио "Орфей"!


 Архив программы Александра Журбина на НТВ-Мир "Мелодии на память".


















Композитор Александр Журбин: эскиз к автопортрету

Недавно в театре эстрады с успехом прошел творческий вечер Александра Журбина под многозначительным названием «Возвращение Орфея». Сравнение с античным певцом и композитором, думается, вполне правомерная метафора. А вот что касается «возвращения», то это не совсем точно. В физическом смысле, пожалуй, возможно. В метафизическом — нет, поскольку никакого ухода не было. Настоящий художник не может уйти, исчезнуть. Его музыка оставалась с нами, да и сам он, как написано в одной из книг, «без России не оставался ни минуты. Живя в Нью-Йорке или путешествуя по свету, я носил Россию с собой, как улитка носит свой дом. Все равно чем бы я ни занимался — театром, музыкой, кино, журналистикой, — все это связано так или иначе с Россией, с русским языком, с русской культурой. И даже когда я занимаюсь чем-нибудь совершенно американским — пишу песню на английском языке или сочиняю американский мюзикл — из-под этого всегда торчат «уши» моего российского происхождения. Россия — это несчастье, которое всегда с тобой». Правда, сравнение с Орфеем тоже не совсем корректно. Насколько нам известно, любимец античных богов мемуаров не писал, а вот Александр Журбин выпустил аж целых две книги подряд.

За последние 10-15 лет произошел просто какой-то мемуарный бум. Особую активность проявляют VIP от политики и искусства. Почему у одних вдруг возникает такая страсть к «анатомии собственной души», публичному психоанализу, у других — к чтению подобного рода литературы? На этот и другие вопросы мы будет отвечать по ходу своих размышлений о книгах Александра Журбина.

Наверняка, у каждого мемуариста есть свой резон «удариться в воспоминания" в тот или иной момент своей жизни. Александр Борисович не называет свои книги мемуарами. Он сравнивает их с «эскизом автопортрета в духе живописного пуантилизма». Как у Сёра — точки, точки, авось кто-то и разглядит за точками лицо. «Мне давно хотелось выговориться, — объясняет Журбин причины своего обращения к такому литературному жанру. — Никто не знает, когда следует подводить итоги, но когда тебе 56 — ясно, что половина жизни далеко позади и чувствуешь, что твое время пришло. Я прожил достаточно интересную жизнь, многое сделал и многое повидал. И просто вдруг захотелось кое-что вспомнить, и кое о чем порассуждать. Задача — не подводить итоги, не каяться и не благодарить, а просто выговориться».

«Родился я в 1945 году, 7 августа, в городе Ташкенте, в простой, но еврейской семье Бориса Марковича Гандельсмана и Ады Александровны Журбиной, урожденной Литвак. Сашу Гандельсмана помнят в Ташкенте, Москве, Ленинграде до 1972 года. В этом году я сделал отважный и решительный шаг — сменил фамилию. И не только потому, что понял — с этой фамилией у меня ничего не получится. Главная причина — несовпадение фамилии и личности».

Родители Журбина не были музыкантами, но все же решили отдать сына учиться музыке, чтобы он мог развлечь гостей, как говорил Нейгауз, «у тети Маши на именинах». Александр прошел вступительные экзамены, намереваясь поступить в класс фортепиано, но ему было предложено учиться играть на виолончели. Родители согласились главным образом из меркантильных соображений, ведь денег на пианино у них вряд ли бы хватило. «Я обрадовался, что буду играть на — духовом инструменте: клянусь, я был совершенно уверен, что виолончель — это какая-нибудь дудочка!» — пишет он в книге. Я думаю, что мелодичность, кантиленность, «срединность» между вокальностью и инструментальностью, тесситурная срединность — между скрипкой и контрабасом, особый эмоциональный нерв, «вибрато» — идут в музыке Журбина от бархатного голоса виолончели

«Я отслужил в Ташкенте в Красной Армии и закончил Ташкентскую консерваторию по классу виолончели, получив диплом с отличием. Затем окончил Московский институт имени Гнесиных по классу композиции. Через год поступил в аспирантуру Ленинградской консерватории как музыковед и под руководством профессора С. Слонимского защитил диссертацию по поздним симфониям Г. Малера». И это не удивительно: в Ленинграде Малер всегда был культовой фигурой. Его музыка постоянно звучала в филармонических концертах, самые титулованные музыковеды консерватории на своих лекциях с увлечением рассказывали о его музыке, о том, как в ней отражалась драматическая эпоха рубежа XIX-XX в.в. Сейчас я вдруг понимаю, что в творчестве Журбина многое идет от Малера. Прежде всего, умение поднять на уровень большого искусства самый простой, порой банальный музыкальный тематизм. И даже какие-то жизненные коллизии тоже похожи. Например, и тот, и другой волею случая оказались в Америке.

В контексте «девятого вала» современной мемуаристки книги Журбина занимают свою, не очень-то уж и заполненную нишу. «О себе, любимом» пишут все, кому не лень, но музыкантов там, практически, нет. Ментальность другая. Мышление образное, но не вербальное. Не жалуют конкретику слов, предпочитают условно-безусловынй язык музыкальных символов. Основами своего жизнестроения. Журбин называет талант, честолюбие и работоспособность. И вся эта триада направлена, прежде всего, на сотворение музыки.

Александр Журбин — не только композитор, исполнитель — певец и пианист, постановщик и менеджер, но музыкальный философ и психолог. Самое интересное в его книгах, для меня, во всяком случае, сосредоточено в размышлениях о природе творчества, психологии восприятия искусства вообще и музыкального искусства, в частности, тонкие наблюдения за музыкальной жизнью в России и за ее пределами. Например, пассаж об эстетической сексуальности. «Музыка — это то, что я люблю больше всего на свете, и одновременно то, чем я зарабатываю себе на жизнь. В этом смысле я — счастливейший человек. Композитор и вообще Художник в момент творения подобен Богу. Творчество дает ощущение полета, ты как бы левитируешь над миром, глядишь на него сверху, все твои чувства и мысли обострены. Для меня творчество носит ярко выраженный эротический характер. Это трудно объяснить, но творец безумно сексуален. Я испытываю влечение к гениальному пианисту, возбуждаюсь, слушая великую певицу и глядя на великую балерину, испытываю сексуальный восторг от гениальной картины или архитектуры, переживаю платоническую или эстетическую сексуальность».

В 1974 году Журбин написал рок-оперу «Орфей и Эвридика», которая сделала его знаменитым. Это был некий прорыв в тогда еще советской музыке. Впервые на отечественной сцене соединились опера и рок, и в этом была заявка на новый виток в истории жанра. Известно, что история оперы началась в Италии четыреста лет назад именно с «Орфея». Затем был «Орфей» Глюка, который в канун Великой французской революции вывел оперу из круга придворного искусства, насытил ее демократическими гражданским содержанием. И вот через 200 лет после Глюка советский композитор Журбин «сочетает узами законного брака», как говаривал когда-то Глинка об альянсе русской народной песни с западной технологией ее разработки, на сей раз оперу и рок. В советские времена опера была призвана служить (или обслуживать) делу партии и прославлять коммунистическую идеологию. Слово «рок» — совсем из другой «оперы», фигурально выражаясь, фантом буржуазной культуры. Они не соединимы в принципе. В другое время и в другой стране Журбин мог бы стать новым Глюком или Глинкой, войти в историю как реформатор оперного жанра, сделать оперный театр ареной консолидации сил, способных противостоять коммунистическим утопиям. Но в годы застоя этого не могло произойти по определению.

Однако любовь Александра Журбина к музыкальному театру нашла выход в сочинении мюзиклов. Обладая природным оптимизмом, гедонистической энергетикой, он шел от «желания развлекать людей», а не от директивных установок на воспитание советского патриотизма, пролетарского интернационализма и т.д. На сегодняшний день в послужном списке Журбина количество мюзиклов приближается к двадцати. Страницы его книг, посвященные мюзиклу, равно интересны и полезны для тех, кто их сочиняет, продюсирует и, конечно, тех, кто смотрит. Мюзикл — исконно американский жанр, выражающий архетипические свойства национального характера. Русская культура пыталась и пытается до сих пор ассимилировать его. Иногда ей это удавалось, как, например, в фильме «Волга-Волга». В настоящее время мы наблюдаем буквально «нашествие» мюзиклов на российский театральный рынок. Назову спектакль «Метро» или лихо раскрученный мюзикл «Нотр Дам де Пари». Журбин является одним из тех, кто пытался «привить» американские традиции мюзикла на российской почве. Его соратниками и единомышленниками в этом деле были такие композиторы, как Максим Дунаевский, Геннадий Гладков, Давид Тухманов, Эдуард Артемьев, Владимир Дашкевич, Николай Рыбников. Замечательное поколение композиторов, «советских» как они представлены даже в Музыкальном энциклопедическом словаре 1990 года издания. По сути своей, de facto они как раз и не были советскими: своей просто человеческой, лирической музыкой они расшатывали изнутри ложный патриотизм и помпезность коммунистической идеологии. Оставаясь в географических границах СССР, эти музыканты были внутренними эмигрантами. Не удивительно, что когда появилась возможность выехать из страны, Александр Журбин оказался в Америке.

В своих книгах Журбин неоднократно возвращается к мысли, что в жизни есть странная цикличность, мистические совпадения. «У жизни свои законы и причуды. Кто-то там сверху движет нами, как фигурами на шахматной доске и мы лишь пешки в руках судьбы». Анализируя события своей жизни, он выводит некую закономерность, формулу своей жизненной парадигмы. Ему выпала судьба жить в трех городах, и в каждом он прошел один и тот же путь — начинал с нуля, затем высоко поднимался и падал.

Первый раз — Ташкент. Детские годы. Сначала вся семья живет у бабушки, потом — в маленькой квартирке, наконец, получает роскошную четырехкомнатную квартиру с телефоном — И — землетрясение 1966 года. Все разрушено. Семья разъезжается в разные стороны и уже никогда не будет вместе. Журбин едет учиться в Москву.

Второй раз — Ленинград. Сначала «ангажирует угол у тетки», женится, переезжает в коммуналку, денег нет. Пишет «Орфея и Эвридику». Успех. Покупает одну квартиру, другую, третью — И — семья распадается. Журбин оставляет все теперь уже бывшей жене и переезжает в Москву.

Третий раз — Москва, новая семья, новая судьба. Живут сначала в крохотной квартирке, затем в более комфортабельной, потом приобретается студия в самом центре Москвы, появляется дача, жизнь кипит — И — рушится страна и Александр Борисович вместе с женой Ириной и сыном Левой переезжают в Нью-Йорк —

«Урок, который можно сформулировать фразой «Не строй дворца!», был преподан мне трижды, — подытоживает он. — И сейчас я не строю дворцов, живу тихо и мирно. И на вопрос: «Когда же будет лучше? » — отвечаю: «Лучше уже было» —  (старый анекдот).

Если развить мысль Александра Журбина о роли провидения в человеческой судьбе, о предначертанности событий, то его книги появились на прилавках российских магазинов как нельзя вовремя. Визит президента Буша в Россию, волна проамериканских настроений — прекрасный промоушен для мемуарного двухтомника Журбина. Его американские зарисовки, впечатления, наблюдения мало, в чем повторяют расхожие стереотипы. Он наблюдал американцев, выступая как тапер в ресторане «Русский самовар», или как руководитель Русско-американского музыкального театра «Блуждающие звезды», или работая музыкальным руководителем в летней театральной школе.

У каждого свой образ Америки и американцев. У Журбина есть своя Америка, свое представление о «быте и нравах», как говорится. Вот, например, что он пишет о «двойных стандартах» американской ментальности. «На международном уровне американцы признаны сверхобщительными, легкими и приветливыми людьми. Американские политики и актеры правят миром. Их белозубые улыбки покоряют земной шар. Но все это на экспорт, вне Америки. Внутри страны картина совсем другая, люди страдают и изнывают от отсутствия общения, от одиночества. Девиз: be cool and keep distance (будь холоден, сдержан и держи дистанцию) — самое лучшее правило поведения по-американски». Главная отличительная особенность американцев — их позитивность, положительность, настрой на хорошее. Это их колоссальное достоинство и колоссальный недостаток, потому что порождает пафос, патетику и патоку. Они вдруг становятся безумно скучными занудами, когда речь заходит о родине, идеалах, свободе, любви к матери, к детям и т.д. Тут ирония их полностью покидает, и они шпарят фразами из морального кодекса строителя коммунизма. Конечно, быть позитивным хорошо, но как же это скучно!

Конечно, автор не мог обойти проблему межнационального общения, которая является в равной мере актуальной как для Америки, так и для России. В свое время Густав Малер, творчеству которого Александр Журбин посвятил свою диссертацию, говорил, что он как гражданин Австрии чувствует себя чужим в Европе, как европеец — чужеземцем в Америке, а как еврей — одинок во всем мире. Журбин рассматривает проблему «пятой графы» в советском паспорте в цепочке русский-еврей-американц. «Я русский еврей, живущий в Америке. Все три слова равно важны. Просто русский, просто еврей или просто живущий в Америке — это не я. Моя «персона» находится на пересечении всех этих трех векторов. В общении с евреями мне не хватает русской широты и страсти. В общении с русскими — недостает еврейской иронии и скептицизма. В американцах нет ни страсти, ни иронии, зато они практичны, рационалистичны, пекутся о своем здоровье и прекрасно организованы». Тем не менее, считает Александр Журбин, следует избегать крайностей и упрощений, стереотипных клише: американцы — скучные, евреи — жадные, русские — пьяницы. К русским сейчас отношение сильно изменилось. Когда-то помогать русским, которые боролись с коммунизмом, было почетно, и на это выделялись огромные деньги. Теперь, когда с коммунизмом покончено с русскими связываются понятия «мафия» и «бандиты». «Безусловно, еврейские организации в Америке, и особенно в Нью-Йорке, — это страшная сила, — продолжает он. — Это целая система с разработанной структурой, это отлаженная машина, где крутятся колоссальные деньги. Для того чтобы сотрудничать с ними, вы должны стать евреем не по крови, и даже не по религии, а по образу мыслей. Они имеют свое мнение по каждому вопросу, связанному с еврейской культурой, и не вздумайте им перечить. Помню, я по глупости ввязался в спор, доказывая, что Бабель — замечательный еврейский писатель. А они мне — да ведь он же антисемит! Где это вы видели евреев-бандитов? Где это видано, чтобы в еврейской семье сыновья избивали своего отца? Это против Моисеева закона. Да еще чтобы кантор стрелял в синагоге в крысу!»

Одну из глав Журбин назвал «Уходящая натура». Анатолий Смелянский, известный критик и историк театра, выбрал такое же название для книги воспоминаний о МХАТе во время работы там Олега Ефремова. «Уходящая натура» — кинематографический термин, и означает он съемку объектов, которые неизбежно скоро исчезнут, например, снег, или подлежащий сносу дом, или остров, который будет затоплен весенним паводком. Это совпадение не случайно, хотя Смелянский пишет только о внутрироссийских делах 1960-2000-х гг., а Журбин — не только. Обнаруживается некая общая тенденция, общая интенция — запечатлеть уходящую в прошлое эпоху, поколение людей, события, очевидцем которых ты был. Речь идет о «мамонтах» и «динозаврах» культуры конца ХХ века, о личной ответственности, чтобы все самое важное было занесено в «Красную книгу культуры», желании сделать все возможное для сохранения непреходящих ценностей. Журбин призывает «объявить творчество заповедной зоной культуры» и сам выступает как бы в двух ипостасях: с одной стороны как композитор, создатель музыкальных ценностей, с другой — как публицист и писатель, который пытается «остановить мгновение» в рецензии на спектакль или очерке о творчестве большого художника. Спектр вопросов и персоналий весьма широк. Судьба сводила его с Бродским и Довлатовым, Барышниковым и Ришаром, Леграном и Бернстайном, Шнитке и Ростроповичем, Вознесенским, Евтушенко, Ахмадулиной, не говоря уже о малознакомых нам музыкантах и актерах американского театра и кино. О встречах со многими из них он пишет в своих книгах, и поверьте, это очень любопытные зарисовки, они читаются приятно и легко.

Журбин, прежде всего — человек театра, театральный композитор, менеджер, театральный писатель и эссеист. В его книгах читатель найдет массу интересных материалов, побывает на спектаклях, в театрах, о которых мечтает каждый меломан. «Восьмым чудом света» называет Александр Журбин Метрополитен-опера. Не за то, что здесь прекрасная архитектура и великолепная акустика, а фойе оформлено фресками Шагала, не за великолепную кухню ресторанов и буфетов, где стакан простой воды стоит 3 доллара (если ты заплатил за билет от 100 до 1000 долларов, это уже не имеет значения!). «Звание «восьмого чуда света» я присваиваю Метрополитен-опере за фантастически высокий художественный уровень спектаклей, — пишет он. — Именно в этом театре как нигде в мире вы можете увидеть и услышать оперное искусство во всей его немыслимой синтетической красоте. Я стараюсь не пропускать ни одной премьеры. Выйдя с таких спектаклей, как «Хованщина» Мусоргского, «Моисей и Аарон» Шенберга, «Саломея» Штрауса, я ощущаю радость, счастье, восторг. Правда, это трудное счастье, требующее огромной работы души, углубления, самоотдачи. Но и «возврат» куда выше, чем после «мыльной оперы» или футбольного матча. Опера — это искусство для гурманов. Не могу пропустить и еще одно достоинство Метрополитен-оперы — титры с переводом оперного текста. Оборудование это обошлось театру в 5 миллионов долларов. Обычно титры идут над сценой, что отвлекает зрителей и нарушает восприятие. В Метрополитен-опере небольшой экран с титрами расположен в спинке кресла перед вами. Вы можете их смотреть или не смотреть, но даже если опера идет на английском языке, она все равно сопровождается титрами с текстом. Это не перевод, скажем, с итальянского на русский, а перевод с оперного языка на нормальный, человеческий. Здесь я ощутил величие опер Глинки, Чайковского, Мусоргского, как раньше никогда не ощущал».

Отвечая на банальнейший вопрос: «Кем бы вы хотели стать, если бы не были музыкантом?», Журбин отвечает — «Писателем». И добавляет: «Не просто писателем, но романистом». «Тексты моя страсть. Я люблю читать, я люблю книги. Цитаты — часть меня, моей жизни. Я во многом состою из чужих мыслей и текстов, и ничуть этого не стыжусь». Вот некоторые примеры его иронического постмодернистского цитирования: «Из всех искусств для нас важнейшим является американское кино» или «Все несчастные семьи несчастны по-своему, а счастливых семей не бывает».

В другом месте от называет себя «киноманьяком» (написал музыку к более 50-и художественным фильмам, плюс еще научно-популярные и мультипликационные!). Соединив, таким образом, в одном лице потенциального романиста и вполне состоявшегося мастера музыкального театра и кино, Журбин очень точно выстраивает драматургию своих мемуарных сочинений и не отпускает внимание читателя до последней страницы. Пуантилистский прием глав книги — красочных пятен, мазков срабатывает в духе постмодернистского коллажа. Мозаика лиц, событий, цитат складывается в итоге в пеструю, веселую, с позитивным настроем, но без занудства «картину мира». Автор не отбрасывает в сторону то, что вызывает его неприятие или опасение, но его критика всегда спокойна, взвешена, уважительна.

Уже стали фактором прошлого события 11 сентября в Нью-Йорке. Журбин был их непосредственным очевидцем. 7 сентября 2001 года он вернулся в Нью-Йорк из своей очередной поездки в Россию. Надо было готовиться к проведению фестиваля российских фильмов, намеченного на октябрь. Каждый день он отправлялся в свой офис, что расположен недалеко от торгового центра. Так было и в то утро, 11 сентября. Часов в 9 он вошел в метро и сел в вагон поезда. За пару остановок до той, где надо было выйти, поезд вдруг остановился в темном тоннеле. Как всегда в подобных случаях, из динамика прозвучала дежурная фраза: «У нас небольшая задержка, не волнуйтесь, мы скоро поедем». Никто и не думал волноваться, но когда прошел целый час, в воздухе повисла тяжелая тишина. Никто не знал, что происходит, но стало ясно, что что-то случилось. Вдруг поезд дернулся и — поехал назад. Именно задом наперед — такого никогда не было раньше. Так поезд доехали до станции, двери открылись — на перроне было много полицейских, пассажиров попросили немедленно подняться на поверхность. Улица была наполнена людьми, стоял шум, беспрестанно гудели сирены пожарных и полицейских машин, со стороны небоскребов валил страшный серый дым. «Близнецов» больше нет. Всемирный торговый центр рухнул» — услышал Журбин слова полицейского. «Было 11 утра. О произошедшем уже знал весь мир. Кроме горстки идиотов, вроде меня, находящихся прямо у подножия башен. Практически над нашими головами разыгрывалась величайшая мировая трагедия ХХ века, от горящих небоскребов я находился на расстоянии ста метров, но под землей. Тут только я понял, что надо убегать. Не буду описывать, что было дальше — все это знают. Теперь, по прошествии времени, я понимаю, что мне очень повезло. Выйди я из дома на час раньше — и вполне возможно, я бы оказался под обломками железобетонных конструкций».

В таких случаях люди говорят: «Слава Богу!» или «Бог отвел!». Журбин частенько «поминает господа всуе», вопросы, связанные с религией, его по-настоящему волновали всегда. Классический космополит, «гражданин мира», он откровенно признается, что не верит в Бога. Но это неверие есть результат усилий обрести Бога, найти свою веру. «Пытался быть и православным, и католиком, — говорит он, — долго пытался приобщиться к иудаизму, на несколько месяцев погружался в буддизм. Но оказалось, что все это не мое. И я понял простую истину: Бога не надо искать. Он сам тебя найдет. Вот я и жду. Тем не менее в своих утренних молитвах я благодарю Бога (какого — бог знает!) за все, что он мне дал, и, не жалуясь, прошу самого простого — здоровья, немучительной смерти, спокойствия, благоденствия всем моим близким, тишины. Не так уж много!»

Вера Сальникова
Sem40, 17.06.2002
Адрес статьи: http://www.sem40.ru/culture/books/4538/

назад

© Александр Журбин, 2005 г.


 

Разработка сайта ИА Престиж